Нора Адамян - Девушка из министерства [Повести, рассказы]
Не нужно так не нужно. Годы шли, по дому и саду бегали нескладные, голенастые девчонки-подростки, и Анна, жена дяди Мосеса, уже стала забывать, как возятся с маленькими. А когда оказалось, что ей придется это вспомнить, в селе была больница с родильным отделением.
Дядя Мосес сказал:
— Я без больницы ничего хорошего не увидел и теперь не ожидаю.
И отправился на виноградник.
А к полудню соседка, которая работала в больнице санитаркой, послала своего мальчишку с радостной вестью. Мальчишка примчался в сад и закричал во все горло, как его научила мать:
— Свет твоим глазам! Тетя Анна тебе сына принесла!
Нет, конечно, надеялся дядя Мосес! Недаром у него в кармане оказались блестящие серебряные монетки, которые он налепил на лоб быстроногого вестника.
Новорожденного назвали гордым, красивым именем — Врамшапух. Подвыпивший на радостях дядя Мосес поучал девчонок:
— Вы должны беречь брата, чтобы волос не упал с его головы. Он ваша надежда и защита. Как скала будет он стоять у вас за плечами. Помните это. Храните светоч отчего дома!
Дрожа от преданности и умиления, девчонки смотрели на крохотное красное личико. Эрик протянула руку и погладила одеяло, в которое был завернут братец. Тамам ревниво отпихнула сестру. Бавакан шлепнула обоих:
— Разбудите…
И три сестры с трепетным обожанием застыли у колыбели.
После слепящего зноя виноградника в доме было темновато и прохладно. Эрик вошла торопливо, кинула большие ножницы, которыми подрезала кусты, и сразу села на высокую жесткую тахту.
Всю жизнь, изо дня в день, возвращаясь с работы, она занималась привычными домашними делами: обедала — всегда одна, кормила кур, убирала без того прибранный дом, в котором некому сорить.
Сейчас она сидела не двигаясь, все думая, все вспоминая, как это случилось, что она, немолодая женщина, после семнадцати лет вдовства вдруг снова душой и телом потянулась к мужчине.
С чего же это началось?
Ранней весной, когда откапывали виноградники, кто-то из женщин сказал, будто Мацо Дастакян в клубе похваляется: «Папаху с головы сброшу, если не женюсь на шмавоновой вдове».
— Пьяный был? — спросила Эрик строго.
— Немного пьяный, — ответили ей, — да он и трезвый то же самое говорит.
Она тогда махнула рукой, но сама при случае стала искать глазами бригадира полеводов Мацо Дастакяна. Был он на два года моложе Эрик и до сих пор не женат. Шел слух, что у него в соседнем селении подружка — чужая жена. Знали, что любит Мацо выпить и погулять.
Когда он в первый раз подошел к Эрик, она отвернулась. Мацо стал подстерегать ее на пути к виноградникам.
— Пожалей меня, я один, как камень на дороге…
И в тридцать семь лет она начала, как девчонка, ждать этих слов, этих встреч.
А сегодня он подошел к ней совсем близко — рубаха на груди распахнута, пуговицы поотлетали, ворот надорван. Эрик невольно протянула руку к рубашке. Он схватил ее пальцы двумя ладонями и прижал к груди. Так их и застали женщины из бригады Эрик.
Будет теперь разговор!
Сняв с головы косынку, сбросив чусты, она сидела на тахте. Отцовский дом — временный приют для женщины, а ей пришлось провести в нем всю жизнь.
Всего на несколько месяцев уходила Эрик отсюда. Уходила невестой под звуки зурны в веселый майский день сорок первого года, а вернулась в ноябре солдатской вдовой.
Старшая сестра Бавакан сказала: «Раз такая твоя доля — веди хозяйство братца».
Врамшапуха берегли все сестры. У них свои дети были по одну сторону, а братец по другую. Ему ни в чем не отказывали. И в городе учили, и в Москву посылали. Сейчас снова учится — ему виднее. Большим ученым будет.
Но все же у сестер свои семьи, своя жизнь. А что есть у Эрик? Если братец женится и приедет в отцовский дом, то хозяйкой здесь станет его жена.
Не поднимаясь с места, женщина посмотрела на стену, где висел увеличенный с маленькой фотографии портрет покойного мужа. Шмавон был красивый, веселый. Но она еще не успела ни привыкнуть к нему, ни приноровиться к его характеру. И первое, что приходит на память о прошлом, — это осенний день, когда у ворот сельский почтальон вручил ей «черную бумагу».
Рядом с карточкой на стене — диплом сельскохозяйственной выставки. За виноград. В этом году урожай будет еще больше. На горных участках хорошо пошли новые крымские сорта.
Мысли незаметно вернулись к привычному, и тело, будто освобожденное, потянулось, распрямилось. Эрик зашлепала ногами по прохладному полу, набрала из деревянной кадушки ячменя и вышла во дворик покормить кур.
Солнце больше не слепило глаза. Прячась за землю, оно окрасило мир в мягкий розовый цвет. Розовыми казались спинки белых «заводских» кур, дом, сложенный из потемневших камней, и крепкие руки Эрик.
В саду персиковые деревья опустили ветви под тяжестью еще зеленых плодов. Много фруктов в этом году. Будет братцу и свежих и сушеных.
Эрик огляделась, ища подпорки для молодого деревца, и увидела, что Мацо Дастакян открыл калитку, прошел через дворик и уже поднимается на балкон.
Она вспомнила, что у нее непокрытая голова, босые ноги, метнулась за кусты, но, рассердившись на себя, добежала до дома, вспрыгнула на балкон и преградила Мацо путь в комнату.
— По какому делу пришел?
Мацо шагнул к ней поближе.
— Скажи, если я плохого хочу или у кого что отнимаю, — уйду.
Женщина молчала. Тогда он тихо позвал ее:
— Ну… Скажи что-нибудь!
— Пьешь ты, — прошептала Эрик, опустив глаза.
— А я не буду пить, — готовно ответил он, — очень мне это нужно!
Большие руки мужчины казались серыми от земли. Он шел с поля, с работы. Его надо было умыть и накормить.
Эрик посторонилась и пропустила его в дом.
Председательница колхоза «Согласие» Бавакан Гаспарян считала, что молодые парни шоферами работать не должны. Соблазнов много. Дальние поездки, рюмочки, закуски — недолго избаловаться. Всех молодых шоферов зачислила в трактористы, а ее «Победу» водил дядя Торос. Раньше он работал кучером, и люди говорили, что на трудных дорогах старик понукает машину и подхлестывает кнутом.
Но зато ездить с ним спокойно, никакого лихачества он себе не разрешает. И если председательница спешила, то сама садилась за руль, потому что пятидесяти километров дядя Торос никогда не превышал.
И сейчас он ехал не торопясь, напевая старую песню о чьей-то безответной любви, о чьем-то безысходном горе, песню, которую тянули его дед и отец, семеня по горным дорогам за маленькими серыми ишачками.
Отец и дед два раза в год — осенью и весной — отвозили в город черствый сыр, катышки сушеного кислого молока, съедобную траву, заплетенную в длинные косы.
Дядя Торос каждую неделю гоняет в город машину и частенько выполняет поручения колхоза, связанные с большими деньгами. Вот и сейчас он едет, чтобы договориться с руководством комиссионного продовольственного магазина о сдаче ранних овощей.
Бавакан дала множество наставлений: чтоб на склад товар не отправляли, а прямо брали в магазин, чтобы ящики возвращали тут же. Велела и на рынок сходить — цены узнать.
Потом вышла проводить дядю Тороса, и он знал, что председательница скажет непривычно тихим голосом:
— Я там кое-что приготовила, передашь в Ереване братцу. Еще прошу: заезжай к сестре Тамам — это тебе по дороге. Она тоже хотела гостинец Врамшапуху послать.
Хорошо осведомленный о ее семейных делах, дядя Торос спросил:
— А в Аларик не заезжать?
Бавакан замялась:
— Это ведь тебе крюк придется сделать…
— Что для машины восемь километров!
— Ну заезжай, прошу, — торопливо сказала она. — Эрик обрадуется. От всех сестер брату привет отвезешь.
Перед отъездом дядя Торос находился в приятном настроении и был не прочь поговорить.
— Все учится Врамшапух? Ему уже за тридцать будет. Знаешь, как у нас определяют: в двадцать учись, в тридцать женись, в сорок трудись, в пятьдесят крепись, в шестьдесят смирись.
Бавакан разговора не поддержала.
— Там, в корзине, яйца. Не побей, — сухо приказала она и пошла в контору.
Не любит она, когда хоть словом задевают братца Врамшапуха. Он у всех сестер как свет в очах. Таких сестер иметь — можно всю жизнь не работать. Вот от одной сестры Торос везет корзину яиц да круг сыра. Теперь заехал к Тамам, директор школы она, учительница, — тоже посылка. Обрадовалась Тамам:
— Только сегодня хлеб пекла, вот хорошо!
Завязала в кусок полотна кипу лаваша. Хлеб розовый, душистый — их село всегда славилось пшеницей. Еще поставила в машину горшочек масла да велела спросить, не терпит ли братец в чем нужды. Баранов остригли, так не состегать ли ему тюфяк?..
А уж про Эрик и говорить нечего. Одинокая вдова только и живет братом. Как начнет собирать и вареного и печеного, всю машину завалит.
